— Спа-аси-ибо! Вы о-очень до-обрый ма-альчик! — и рукой нежно-нежно провёл мне от затылка до поясницы… и даже несколько дальше… гораздо дальше…
Кажется, на нас уже начинают оглядываться… И тут я взял да и сбежал. Из последних сил вдруг вскочил, и бросился к дверям, на ходу пробормотав сквозь зубы что-то совсем невразумительное, о делах, о необходимости торопиться… Мы виделись с ним несколько раз, случайно, как правило, по вечерам, в центре города, он возникал неожиданно рядом, всегда первым окликая меня. И всегда — этот пронизывающий до глубины души взгляд голубых глаз маленького ребенка… И всегда — этот совершенно одуряющий запах духов… И всегда — эта ярко-пёстрая одежда… И макияж… И манеры… И голосок — высокий и сладко-тягуче-напевный. И лёгкие касания рук, прикосновения, поглаживания — от которых сразу мурашки разбегались по коже, и стремительно твердело между ног… Однажды он возник, когда мы шли вдвоем с другом… Мне было жутко неудобно… А друг потом сказал мне:
— Не советую тебе поддерживать такое знакомство! Это — явная женщина, и очень вульгарная!
А потом был жаркий июль, на самом излёте белых ночей… Я работал в ночную смену, в середине ночи выдалась пара свободных часов, решил прогуляться по Невскому… Как сейчас помню себя того времени — грива чуть вьющихся каштановых волос, клетчатая рубашка с короткими рукавами расстегнута, вытащена из джинсов, и концы её завязаны узлом на животе… Несмотря на глубокую ночь, было довольно много народу. Жара и духота. Желтые мигающие светофоры. Редкие ночные машины… А морда — совсем-совсем мальчишечья! Как всегда, он возник неожиданно. Мгновенье назад — не было. И вот — есть!
-При-иве-ет! Ты ку-уда?
На этот раз на нём ярко-голубые обтягивающие джинсики и оранжевая гипюровая рубашечка с короткими рукавами. Тот же певучий голосок. Та же манера непрерывного поглаживания, касания… И, как всегда, быстро погружаешься в какой-то туман. Не очень ясно понимаешь, что он говорит, что отвечаешь ему ты… Только сердце стучит как бешеное, будто хочет вырваться из груди, мурашки расходятся по телу, и ещё этот кошмарный бугор, вдруг вспухший у меня на джинсах спереди… Хоть, слава Богу, темно — никто не обратит внимания… Я шёл за ним покорно, как большая смирная овца. И пошёл бы, куда бы он меня ни повёл… Как мы попали в тот подъезд, во дворе на Владимирском, не помню. Вроде, он знал это место… Потом я много раз, вот так же, гуляя по ночам, заходил туда один. Просто, чтобы вспомнить… Теперь уже туда не войдёшь… Кажется, до этого мы раз или два заходили в другие подъезды, но что-то Володе в них не понравилось. А этот был полутёмным, мы поднялись куда-то на уровень, примерно, третьего этажа, по дороге нам навстречу с криком бросились два кота… Тусклая лампочка двумя маршами ниже, такая же, двумя маршами выше. Еле-еле свет из распахнутого лестничного окна… Щербатые каменные ступени. Чугунные перила. Плавным движением он развернул меня к себе лицом, он стоял на пару ступеней выше меня, и без предупреждения своими губами впился мне в губы. Я пытался что-то мычать, но его язык, раздвинув мне челюсти, проник в мой рот, и стал нежно-нежно гладить мой язык, внутренние поверхности щек, нёбо… Я чувствовал, что сейчас задохнусь! Впечатление, как в кошмарном сне, когда опасность настигает, а пошевелиться ты не в силах… И при этом такая сладкая истома по всему телу. А руки его в это время легко-легко треплют мои волосы, нежно поглаживают мою шею, плечи, руки, спину, развязывают узел, которым я завязал кончики своей рубашки на животе, и проникают под рубашку, кончики его пальцев легко-легко бегают по моей груди, бокам, животу, гладят мои соски, потом, постепенно спускаясь всё ниже и ниже, расстегивают мой ремень, поясную пуговицу и молнию моих джинсов. Все мои попытки сопротивления пресекались ласково, но решительно. Да и какое тут могло быть сопротивление, одно прикосновение его руки, и никакого тебе сопротивления… И при этом он ещё успевал раздеваться сам! Я и не заметил, как его голубенькие джинсики уже сползли по его ногам к самому полу, оранжевая рубашоночка оказалась завёрнута на плечи… У него было очень стройное загорелое тело, гладкое-гладкое, волос почти не было… Чем-то оно неуловимо напоминало женское. И густой запах духов — совершенно женский (в те времена мужикам было совсем не принято душиться). И трусики у него короткие, белые, полупрозрачные, облегающие, вероятно, импортные, очень напоминали женские… Я вдруг кинул взгляд вниз, на свои трусы, и мгновенно почувствовал, как краска стыда залила мне щёки. Но я ведь не на пляж собирался, а на работу… Я же не намеревался ни перед кем раздеваться! Но он и не думал смеяться над моими огромными «семейно-армейскими» неуклюжими трусами из синего сатина, кстати, совершенно незаметно уже стянутыми по моим ногам почти к самому полу, туда же, куда перед этим он успел стянуть мои джинсы… И всё это, не отрываясь своими губами от моих, не вынимая своего языка из моего рта! Кажется, никогда, ни до, ни после этого, у меня не было поцелуев такой продолжительности! Последнее, что он сделал, перед тем, как прервать поцелуй — закинул мою рубашку мне на плечи, и начал нежно-нежно ласкать губами и языком мою шею, плечи, руки, грудь, живот, всё ниже, ниже… Одновременно руками мои бёдра, ягодицы… сгибаясь при этом, приседая, опускаясь всё ниже, и ни на секунду не отрываясь от моего тела… То, что на пределе возможной твёрдости торчало у меня между ног, он ласкал сначала кончиками пальцев… самыми-самыми кончиками… И каждый раз, когда горячая волна начинала подниматься где-то внутри меня, он останавливался. Как будто чувствовал всё одновременно со мной… Откуда-то совсем издалека, сквозь какой-то разноцветный туман, казалось, окружавший меня, временами доносились его страстные придыхания:
— Любимый мой! Я — твоя Джульетта! Можно, я буду называть тебя: «Мой Ромео?!»
Гул в ушах! Головокружение… Он сидит передо мной на корточках. Его руки нежно-нежно гладят мои ягодицы, забираются в межъягодичную складку, а губы и язык в это время дарят неизъяснимое блаженство моему переднему дружку… Сначала снаружи, лёгкими касаниями, не беря его в рот, потом постепенно, затягивая его всё глубже, глубже… И ведь каждый раз, когда я начинаю ощущать приближение апофеоза, он, как будто чувствует одновременно со мной, останавливается… Но вот он начинает поворачивать меня другой стороной. Покорно подчиняюсь, хоть и очень боюсь того, что сейчас, по моему предчувствию, может произойти… Вот он уже полностью повернул меня… наклонил… раздвинул мне ноги… ягодицы… Нет, это не то, чего я так боялся, просто он ласкает меня языком! Никогда раньше я не представлял себе, что ТУДА можно лезть языком… И никогда не представлял, как это может быть приятно! А руки его в это время нежно-нежно ласкают моего переднего дружка… И всё также останавливаются, почувствовав приближение апофеоза… Экстрасенсорика? Улавливание ощущений партнера? Наконец, он встал, держа в руке какой-то маленький предмет. Коробочка? Он открывает её и чем-то ароматным смазывает моего переднего дружка. Потом спускает с себя свои белые трусики и смазывает себя сзади, поворачивается ко мне спиной, нагибается, раздвигает ноги, нагибает меня, берёт своей рукой моего переднего дружка и вводит его себе куда-то между ягодиц. Узко и тесно, ещё уже, ещё теснее… Я пытаюсь ему помочь… Он мягко отводит мои руки, кряхтит, постанывает, слегка меняет позы, чуть-чуть поворачиваясь из стороны в сторону, слегка приседая, потом слегка выпрямляясь…
— Осторожно, я всё сделаю сам, а то он у тебя такой большой, ты мне порвёшь…
Наконец, он нагибается, будто делает какое-то физкультурное упражнение, руки касаются щиколоток… Я плавно вхожу в него… Вхожу… Вхожу! Вхожу, чёрт побери! Он тихо ойкает… Всё, я уже «там»! Вошёл! Вошё-ё-ё-ёл! Горячая волна подымается где-то внутри меня… Удары сердца отдаются в ушах… в голове… Цветной туман застилает всё вокруг… Вижу только его согнутую пополам загорелую фигурку, джинсики спущены к самому полу, на них — белые трусики, на голову завернулась оранжевая рубашечка… Какой он миниатюрный! Его загорелое тело делит пополам незагорелая полоска… какая у него белая попка… забавно… в особенности по контрасту с моими загорелыми руками. притягивающими её… А горячая волна всё поднимается и поднимается во мне… Где-то внутри меня рождается бешеный ритм… и даже, кажется, можно уже различить мелодию…
— Пожалуйста… ну, пожалуйста… ну, скорей… давай скорей… больно…
Но это происходит где-то в стороне, это идет мимо моего сознания… и, вроде меня не касается… Просто ко мне не относится… Кто-то там стонет… А кто бы это? А горячая волна несёт меня, несёт, поднимает. Всё выше и выше, и мелодию уже отчетливо можно различить — это бравурный марш! Сейчас… сейчас… вот… вот…
— А-а-а-хххххххх!
Я кончаю бурно, несколькими большими волнами, потом ещё отдельными порциями… и каждый раз дико приятно… ну, до невозможности! Лестница… тишина… холод… далекий-далекий скрип тормозов… Где-то, явно поближе, дико кричат коты… Он, покряхтывая, разгибается… Я пытаюсь вылезти из него наружу… Стонет…
— Не надо! Погоди, стой спокойно, ничего не делай, я сам с тебя сейчас соскочу! М-м-м-м… А-аххх! Ну, вот и всё!
Вего руке — бумажные салфеточки. Успел достать из кармана, прежде чем разогнуться… Тщательно, но осторожно вытирает меня… потом, себя… сзади… и спереди, оказывается, он каким-то чудом успел кончить! Одевается… И я тоже одеваюсь… Вдруг поворачивается, крепко обнимает меня, и впивается губами мне в губы… потом, резко отпускает…
— Ну, у тебя и размеры! Я уж думал, что насквозь проткнёшь… До сих пор болит!
— Извини, пожалуйста! Ты понимаешь, у меня по части опыта не густо…
И это было чистейшей правдой, если учесть, что на тот момент ТАКОГО опыта у меня ещё не было! Но как же стыдно в этом сознаться!
— Да что ты извиняешься! Было жутко по кайфу! Честно! Спасибо тебе огромное!
Привели себя в порядок. Начинаем спускаться. И вдруг в ближайшей квартирной двери поворачивается ключ. Вовремя! Какой-то мужик, окинув нас подозрительным взглядом, пробегает вниз… Выходим… Вроде, стало прохладно… А сколько там времени? Мне ж на работу! Слава Богу, успеваю. Надо же, как, оказывается, недолго всё это продолжалось! А казалось, что вечность! Ещё рассказывает какую-то историю про известного певца, с которым он был… Приятно слышать, что у этого певца ТАМ гораздо меньше, чем у меня… Мы прощаемся. Мне на работу! Я оглядываюсь, но его уже не видно… Радость и гордость переполняют меня… Радость и гордость! Значит я могу! Значит я уже не мальчик, а мужик! Взрослый, и половозрелый! Значит, теперь я буду всех трахать — парней, девок, мужиков, баб — всех! Я вам не педик какой-нибудь! Я — нормальный мужик! Как любой другой! Как все! Так-то, вот! Ясно?! А потом, в ныне давно забытой (но тогда жутко популярной) телевизионной передаче (которую в народе называли десятиминуткой ненависти) известный телеведущий (прозванный «Неврозовым») бегло показал кадры с Володей, который создал преступную группу из несовершеннолетних и организовывал разбойные нападения на квартиры коллекционеров антиквариата и произведений искусства… На экране тот же Володя, только с совершенно безумным взглядом, говорил что-то о Высших силах Вселенной, которые дали ему соответствующее задание… Он получил двенадцать лет…