— Ну, Анечка, ну, пожалуйста, ну пожалуйста…
— Боже, не надо, Андрюша, Андрюша, не надо.
— Анюта, ну не сжимай коленки, ну любимая, ну дай мне…
И у меня нет больше сил противиться, и я слегка раздвигаю ноги…
В ту же минуту его горячая ладонь ложится на мою, ну не знаю, как сказать, Андрей называет это место «твой островок», можно погладить твой островок, говорит он иногда, теперь мой островок в его власти.
Он двигает ладонь и слегка проникает пальцем в мою щелочку, и я умираю.
Я умираю, я умираю, я умираю…
Я, уткнувшись носом в его шею, шепчу что-то нечленораздельное, уже сама двигаюсь на его пальце, и невыносимая, сладкая судорога пронзает мое тело.
Такая у нас с Андрюшей любовь.
Я все еще вздрагиваю, мы дышим жарко, я всем телом ощущаю его неудовлетворенную страсть, теперь он берет мою руку, он ведет ее по уже хорошо знакомой мне дорожке, когда он успел расстегнуть брюки, я касаюсь его пальцами, он горячий, он большой, он твердый. Андрей впивается поцелуем в мою шею, боже, завтра опять будет засос, успеваю подумать я, а сама слегка оглаживаю его чудное орудие, Андрей издает хриплый стон и сильная, горячая струя выплескивается мне в ладонь, Андрей кусает меня в плечо, от неожиданности я вскрикиваю, и мы замираем.
— Тебе хорошо было? — спрашивает он.
— Хорошо, а тебе?
— И мне, но нам обоим будет еще лучше, если сделаем все по-настоящему.
— Нельзя, милый.
— Ну почему, у тебя что, есть кто-то другой?
— А то ты не знаешь, кто у меня есть.
— Кто?
— Ты, мой дурашка.
— Оно и видно, что дурашка. Аня, давай, ты станешь моей.
— Я и так твоя.
— Совсем моей.
— Я совсем твоя.
— Не совсем.
— Совсем.
— Ты меня не любишь.