Старлей заглянул в какие-то бумаги.
— Ну надо же! Я вот — сколько раз заходил в сортиры, и хоть бы что интересное попалось! А тут — и ширево, и курево, и пузырьки еще какие-то… Так ты говоришь — в туалете?
— Ну, да…
— Как же все это там оказалось?
— Не знаю!
— Зачем взяла?
— Не знаю!
Старлей вытер пот со лба.
— Слушай, ты вообще хоть что-нибудь знаешь? Вот ты мне скажи, откуда, например, у тебя эти синяки на руке, а? Колешься?
Илона покачала головой.
— Нет, что вы! Это у меня кровь брали из вены. Медсестра долго иголкой попасть не могла… Я ему уже про это говорила.- А! — саркастически ухмыльнулся Ермолаев, — Так это значит тебя, бедненькую, в больнице так изуродовали?
— Подожди, — встрял в ход допроса Иванов, — Насчет этого мы проверяли. Она действительно позавчера кровь сдавала.
Лицо старлея вытянулось.
— Что?!! — вскричал он, — И ты туда же? В таком случае, я хочу знать, в какой поликлинике работают такие коновалы. У нее же там живого места нет!
Подскочив к Илоне, он задрал левый рукав ее кофточки, обнажив исколотую характерными «дорожками» руку.
— Вот, полюбуйся! Невинная жертва нашей медицины! Слушай, а может быть, мы ее вообще зря в отделении держим? Шла себе девочка по улице, никого не трогала, несла маме лекарство…
Иванов пожал плечами.
— Ну, не знаю… А только вот бланк с ее анализом, можешь сам посмотреть!
— Интересно, откуда ты успел его выкопать?
— У нее в сумке лежал. Между прочим, он не липовый. Мы выясняли.
Ермолаев поднес к глазам потрепанную бумажку.
— Ну-ка, ну-ка… Где ж это так зверски людям руки протыкают? Ага, четвертая поликлиника. И чего ее туда понесло? Левицкая Илона, 18 лет… Это точно она?
Иванов кивнул.
— Гемоглобин, тромбоциты… Ага! Все понятно.
Взгляд старлея, которым он посмотрел на молодого коллегу, был весьма выразителен.