Она была матерью его друга. Не самого лучшего, но всё-таки друга.
Викторовна. Так, по отчеству, называли её все, включая мужа — добродушного, довольного собой и своим семейством, дядьку.
Димка не мог так её называть. Вернее, он произносил это имя, как и все, но в душе у него звучало: «Ирочка, Иришенька! Родная моя!..»
По ночам он злобно грыз подушку, и бессильные слёзы выступали у него на глазах. Об этой своей страсти к взрослой замужней женщине он не мог рассказать никому.
Порой ему мечталось, что случится что-нибудь ужасное: землетрясение какое-нибудь, или, к примеру, пожар, и он спасёт её, вынесет откуда-нибудь на руках, и увидит в её глазах нежность, и она поцелует его… Не так, как целовала всех гостей на прощанье: в щёчку, почти равнодушно. Заходите, мол, не забывайте. Он и от этих-то её прикосновений долго не мог уснуть потом, припоминая мал ейшие детали её одежды, запах её волос, смешивающийся с тонк! им арома том каких-то диковинных духов… Всё в этой женщине казалось ему необычным, манящим, загадочным…
И вот пришёл этот день. Его день. Его час!
Началось всё с празднования дня рождения Женьки, её сына и его друга. Димыч с утра помогал Викторовне в подготовке к торжеству. Она, как всегда, царила на кухне, успевая руководить всеми, кто прибывал на праздник или просто подворачивался под руку. Больше всех под руку подворачивался, конечно, Димка. Он просто млел от того, что нужен ей, что иногда они остаются одни и он может открыто любоваться ею…
Сам Женька, по случаю именин, от помощи по хозяйству был освобождён и ворковал в своей комнате с Надюхой, которую все прочили ему в жёны. Громкая музыка, доносившаяся из его комнаты, должна была скрыть от присутствующих недвусмысленные звуки, явно указывающие на то, чем они там занимались…
Наконец всё было готово. Гости, их собралось человек двадцать, дружно поздравляли Женьку, пили за него, за его р одителей, за его Надюху, за этот гостеприимный дом.
Димон, пользуясь тем, что на него никто не обращает внимания, почти не пил и пожирал глазами сидевшую напротив Викторовну. Эти милые, милые руки! Эти чудные, глубокие глаза! Лёгкая сетка морщинок вокруг глаз… «Гусиные лапки», кажется, так это называется…Её улыбка… Эти сочные губы, в которые он впился бы прямо сейчас!.. Эх!..
Димка налил себе и выпил… Не помогло.
Затем было ещё много всего: танцы, игры, конкурсы, чаепитие со знаменитым фирменным тортом Викторовны… Потом все опять пили, опять поздравляли Женьку, и, казалось, это не кончится никогда…
Однако, в конце концов, устали все. Гости стали разъезжаться. Викторовна провожала каждого, радушно приглашая приезжать ещё, не забывать и так далее. Димка, видя, что все домашние давно разбрелись кто куда, коварно затаился на кухне, нервно куря в открытую форточку и больше всего на свете боясь, что какая-нибудь сердобольная дамочка пожелает остаться , чтобы помочь хозяйке перемыть посуду.
Но форт! уна сего дня была на стороне Димыча. Его королева вошла в кухню одна. Устало опустилась на сиденье мягкого кухонного уголка.
Димка напрягся, боясь, что она сейчас намекнёт ему, что пора, мол, и честь знать. Но она молчала, пристально глядя прямо перед собой, будто решаясь на что-то.
Наконец она произнесла:
— Сколько лишних баллонов с соленьями притащили! Надо вот эти унести обратно в подвал.
С этими словами она поднялась, легко подхватила два баллона с помидорами и пошла вперёд. Димка всё понял. Она знает! Знает, как он хочет её, знает, как он любит её! Она не хочет, чтобы это произошло в доме! Конечно! Здесь слишком опасно, в любой момент кто-нибудь может проснуться и прийти сюда «попить компотику»…
Он машинально схватил какие-то банки и ринулся за ней. В висках у него стучало. Как всё будет? Что он должен сказать? И надо ли вообще что-то говорить?
Спускаясь за ней в подвал, он смотрел на неё и чувствовал, что от перевозбуждения ему т рудно идти. Казалось, все его внутренности, вместе с мозгами, переместились вниз, мешая ему передвигаться. Они поставили баллоны на полки. В подвале было светло. Она не поворачивалась к нему лицом, переставляя банки.
Он осторожно обнял её сзади. Она замерла…Он поцеловал её в шею, прижавшись к ней всем телом. Это было чудесно! Его королева, женщина его мечты, была в его объятиях! Он почувствовал, что сейчас просто не выдержит этой сладкой муки и кончит! Эта мысль испугала его. Он не должен был опозориться перед любимой.
Развернув её лицом к себе, он прошептал:
— Я люблю Вас…Тебя!
Боясь услышать её ответ, каким бы он ни был, Димка стал осыпать лицо и плечи Ирины быстрыми, лёгкими поцелуями. Она стояла перед ним, полуприкрыв глаза, мягко покачиваясь под его напором и ничего не говоря. Но Димычу сейчас меньше всего надо было, чтобы с ним разговаривали. Он торопливо, словно боясь, что его остановят, раздевал Ирину. Возможно, её фигура была далека от совершенства. Сейчас никто не сумел бы убедить его в этом. Раздев её, он очень быстро, путаясь в одежде, разделся сам. Его трясло.
Приблизившись к ней вплотную, Димка наконец поцеловал Ирину в губы так, как давно хотел: обхватив губами её влажный рот, словно впитывая в себя её естество, её жизнь, её душу… Руки их переплелись, и он с восторгом почувствовал, что она отвечает ему – нежно, страстно, прижимаясь к нему всем телом, гладя его спину и шею руками.