Эх, Гумберт-Гумберт, садовая твоя голова! И чего ты нашел в малолетках? И главное, зачем заразил души старых козлов, типа меня, вирусом педофилии? Какого ляда ты отнял у меня покой? Мне было тридцать два, ей — пятнадцать. Я лежал в гамаке и, беззаботно болтаясь между двух сосен, читал «Лолиту». Легкая тень, ветерок, пивко с фисташками, приятное чтиво — что еще нужно человеку, чтобы благополучно преодолеть кризис среднего возраста? Книга меня не возбуждала: как-то слишком академично описывались чувства главного героя. Все эти пассажи, словесные извороты, метафорические гиперболы, гиперболические аллюзии щекотали ум, но не трогали ниже пояса.
Внезапно меня отвлек шорох листьев. Я оторвал взгляд от книги и увидел на яблоне возле забора соседскую девчонку. Она сидела на толстой нижней ветке, придерживаясь рукой за ствол. Белобрысая, с тощими косичками в разные стороны, глаза по-наглому прищурены, в коротком ситцевом платьице, ободранные ноги с пыльными коленками беззастенчиво раздвинуты. Сразу захотелось ее прогнать.
— Тебе чего? — недовольно спросил я.
— Я так… С соседнего участка, — ответила она скучающим голосом.
— Ну и иди на свой участок!
— Вы меня не узнаете?
— Почему я должен тебя узнавать?
С досадой я заметил, что говорю нарочито грубо. Это плохо. Такой тон только провоцирует на продолжение общения. Как зовут эту соседскую соску? Светка, что ли? Помнится, прошлым летом я жаловался ее мамаше на то, что она ворует у меня крыжовник, просовывая руку через заборные колья… Она спрыгнула с дерева и подошла ко мне. Дочитался!
— Ты чего? — спросил я, почувствовав себя несколько некомфортно.
— Я подумала, вы плохо видите…
Она широко улыбнулась, обнажая ровные мелкие зубы на бледно-розовых деснах. Вместо ответа я попытался продолжить чтение в надежде, что она сама уйдет, если я буду открыто ее игнорировать.
— Что вы читаете?
— Послушай, девочка…
— Света.
Она качнула мой гамак. Обалдев от такой наглости, я приподнялся и сказал:
— Девочка Света, а не пойти ли тебе на три буквы?
— Я еще маленькая, таких слов не знаю, — хихикнула она.
— Вот сниму ремень и выдеру тебя… Эй, ты чего? Оставь мой ремень в покое! Убери сейчас же руки! Ах ты, дрянь!
Я соскочил с гамака и, подхватив широкие летние брюки обеими руками, побежал за ней. Она ловко, по-кошачьи, вскочила на ту же ветку возле забора и свесила мой ремень на вытянутой руке.
— Отдай сейчас же! — зашипел я.
Какая глупость! Я сдерживал голос, отчего-то боясь, что мой крик услышит ее мать. Светка взяла ремень в зубы и показала мне две фиги.
— Я пожалуюсь твоей маме, — разозлился я.
— Ябеда!
Ремень выпал изо рта, она перелезла с ветки на забор, спрыгнула на свою территорию и убежала. Я чувствовал себя униженным: какая-то соплюшка — и так надо мной издевается! Со своим сверстником наверняка не стала бы так себя вести. Выпороть ее — и дело с концом. Вот только приди еще, я тебе задам трепку!
На следующий день она пришла опять, и опять стала меня доводить. Я погнался за ней — она побежала, но не к себе, а вокруг дома. На повороте за угол я схватил ее за талию и прижал к себе, но она впилась ногтями в мою руку и, больно царапнув, вырвалась и забежала в сарай. Я дернул дверь — она упруго, как на пружине, приоткрылась и снова встала на место: Светка крепко держалась за ручку изнутри, отчетливо слышалось ее напряженное сопение.