Мой ангел смеялся, глядя на мои дурачества. Мы валялись в сугробах, катались с горок вместе с весёлой ребятнёй, целовались в тёмных переулках и пили шампанское из горлышка бутылки. Уже возле самого дома я, пьяный и счастливый, взобрался на скамейку, чтобы крикнуть во всё горло, что мне плевать на всех и что я люблю парня, но в этот момент у меня земля ушла из-под ног. По роковой случайности моя пьяная бравада перед соседями окончилась трагично. Упав на сваленный у подъезда железный забор, я ощутил дикую боль в правом боку, после чего потерял сознание. Очнулся я на каталке в больнице, когда меня везли в рентгенокабинет, и первое, что увидел, было встревоженное лицо Андрея. Оказалось, что падая, я сломал себе три ребра и сильно ушиб голову. Врачи посчитали, что идти домой с такими травмами нельзя, забинтовали мне бока и, оформив карту пациента, с чистой совестью упекли в травматологию.
Я всегда знал, что жизнь несправедлива, но попасть в больницу в Новогоднюю ночь — это верх подлости! Хорошо, хоть врач попался понимающий и умелый. Сергею Алексеевичу было семьдесят шесть лет. Этот странный ветхий старичок на отделении был местной «легендой», и многие медсёстры частенько повторяли, что мне с ним очень повезло, при этом за глаза называя лучшего доктора клиники «дуриком».
То утро мне запомнилось на всю оставшуюся жизнь. Едва я проснулся, как в палату пришёл мой лечащий врач.
— Здравствуйте, Максим Викторович. Какое у нас сегодня самочувствие? — поинтересовался «дурик» как-то по-доброму, словно с самого утра записался в Деды Морозы и загодя начал учить роль. Только вот присел на край постели и улыбнулся как-то уж слишком сочувственно… или печально?
— Отлично, — соврал я и без энтузиазма улыбнулся в ответ.
Мы оба гримасничали друг перед другом, по обыкновению следуя традиционному утреннему ритуалу вежливости, но мне не было противно. К этому седому старичку с пушистыми бровями и широким лбом я испытывал только уважение и благодарность.
— Сергей Алексеевич, когда вы меня выпишите? Меня на работе ждут давно. Дома куча дел. У меня три неоконченных проекта.
— Ну-у, — протянул он и успокаивающе похлопал меня по кисти руки, — придется потерпеть ещё немного, милый мой… тем более что тут у нас с вами такие дела… Думаю, ваши проекты подождут.
— То есть как? Какие дела? — едва не взвыл я от обиды.
Две недели я валяюсь в этой старой двухместной палате с обшарпанными зелёными стенами, белым потолком, подтекающей ржавой раковиной, грязными окнами и соседом, который храпит по ночам так, что дребезжат стёкла. Ещё этот строгий постельный режим. У меня давно уже срослись все ребра: и сломанные, и даже те, которые были целы, — и теперь мне казалось, что Дуриков просто издевается надо мной. Я не могу больше валяться тут! Я хочу домой — к Андрею! Хочу видеть его, целовать в бледно-розовые губы, которые пахнут малиной и так похожи на раннюю осень. Андрюшка любит малиновую жвачку… всё малиновое: джемы, конфеты, чай и даже сушёные ягоды, которые продают в аптеке напротив. Малиной пропахла вся кухня, но мне нравится. Я хочу обнимать Андрея, говорить «спокойной ночи», смотреть, как он утром, растрепанный и сонный, шлёпает босыми ногами в ванную комнату, а после пьёт горячий чай, обжигаясь, по-детски морща нос. Я хочу быть с ним. Всегда и только с ним!
— Я прекрасно себя чувствую, Сергей Алексеевич. Я здоров.
— Чувствовать себя прекрасно и быть здоровым не одно и то же, Максим. Постарайтесь меня понять. Я не могу и не имею права отпустить вас, тем более что ваши результаты рентгена отнюдь не положительны.
— А что с моим рентгеном?
Дуриков вздохнул и положил руки на колени. Он серьёзно посмотрел на меня и ровно сказал:
— У вас опухоль в желудке… Рак…
Меня как обухом по голове огрело. Я поначалу даже не понял, что он только что сказал, а потому решил уточнить:
— Рак?
— Да. Четвёртой стадии.
— Это очень серьёзно? Может, вылечить там или вырезать как-то? — я немного запаниковал, отчего-то испытывая страх за собственное будущее. Жизнь вдруг показалась короткой и какой-то неправильной по большей части.
— Мне жаль, Максим, но боюсь, что лечение не будет достаточно эффективным, — доктор тщательно подбирал слова. — Такие диагнозы требуют подтверждения, дополнительных обследований, терпения. Постарайтесь не нервничать, успокоится, и…
— Сколько мне осталось? — само собой вырвалось у меня. — Год? Два? Пять?
— Три месяца…
Я закрыл лицо ладонями и попытался проснуться — не вышло. Глотая подступающий к горлу ком, я смотрел в потолок, пытаясь найти хоть какой-нибудь выход, хоть что-нибудь, что поможет мне пережить весь этот кошмар, но безуспешно. Мои мысли постепенно обращались к Андрею. Как я скажу ему? Как он будет без меня? Его же никто никогда не будет любить так сильно, так нежно, так… как я! Никто и никогда не будет ему готовить чай в постель, кутать в махровое полотенце после душа, рассказывать выдуманные истории о нас. Так умею только я, но… Получается, что я бросаю его? Я не могу! Не должен! Не хочу этого делать! Я ХОЧУ ЖИТЬ! Мне есть ради кого бороться за этот кусок земного существования — пусть он всего лишь бремя, но с тех пор, как я встретил Андрея, моя жизнь стала радостной, наполненной особым смыслом. И как теперь?
— Мне жаль, Максим Викторович, — хрипловатый голос Дурикова вернул меня в отвратительную реальность.
— Можно что-нибудь сделать?