Я машинально потянулся к карману брюк.
— Вижу, ты его узнал, — криво улыбнулся Иван.
— Откуда… он у тебя? — спросил я, не сумев сдержать дрожь в голосе и мысленно проклиная себя за беспечность.
— Вспоминай, — теперь его улыбка стала торжествующей.
А я стал судорожно перебирать в памяти, когда я в последний раз видел этот перстень. В день, когда мы приехали сюда, я давал свой платок Светкиной маме — тогда он выпал из кармана, но я его подобрал, а потом… Я вдруг почувствовал, как побледнел. Нет! Только не это… В следующий раз я вынимал платок в больнице, над койкой Ивана… Дьявол…
— Я нашел его в своей постели утром, после того, как пришел в себя, — проговорил он, внимательно наблюдая за моей реакцией. — Я стал вспоминать, у кого я мог видеть этот перстень, даже расспрашивал медсестру, кто меня навещал, пока я был без сознания. Она божилась, что ко мне никто не приходил, да и не пустили бы никого в реанимацию, кроме родственников. А потом мне вспомнился странный сон — парень с длинными черными волосами стоял, склонившись надо мной. Я очень хорошо запомнил его лицо. И вот, я приезжаю домой и — что я вижу? Того самого парня! И моя сестра держит его под локоток!
Я вздохнул. Мда, ситуация. И что мне делать? Убить его, чтобы он никогда и никому не рассказал об этом? Стереть ему память и по-тихому отобрать кольцо? Или угрозами заставить вернуть и клятвенно пообещать, что он никогда и никому ничего не расскажет? Дьявол…
— Что ты хочешь? — спросил я, промокнув платком пот со лба.
— Правду, — ответил он. — Я хочу знать, что ты делал в больнице. И еще больше я хочу знать, почему после твоего посещения я пришел в себя…
— Правда — понятие растяжимое, — проговорил я задумчиво, — и эфемерное. Ты уверен, что хочешь обменять вполне реальное и совсем недешевое кольцо на нечто, что ты не сможешь потрогать руками? Кроме того, правда это такая штука — сегодня она стоит дорого, а завтра за нее и ломаного гроша не дадут. Правда может измениться сама, а может измениться твое восприятие правды. В конце концов, ты можешь забыть эту самую правду, и тогда ты останешься ни с чем…
— К чему ты клонишь? — он посмотрел на меня с недоверием.
— Я предлагаю тебе в обмен на кольцо нечто осязаемое, что останется с тобой до самой твоей смерти…
— Конкретнее… — он прищурился.
— Ноги… возможность ходить… и не только ходить — бегать, прыгать, танцевать, плавать, заниматься любовью и не видеть этих снисходительно-сочувствующих взглядов…
— Ты… можешь… ? — он облизал вдруг пересохшие губы.
— Я бы не предлагал, если бы не мог, — я сделал еще глоток кофе, чтобы скрыть торжествующую улыбку. Правду ему подавай. Ага, сейчас, только шнурки поглажу…
Он опустил голову, будто ища подсказку на светлом линолеуме с невнятным рисунком.
— Если ты вылечишь меня, — проговорил он медленно после долгих и явно мучительных раздумий, — я никогда не узнаю правду…
— Зато ты будешь вполне нормальным и здоровым человеком, — я пожал плечами. — Думай, что тебе дороже и нужнее — умение передвигаться на своих двоих или знание чего-то, чем ты никогда не сможешь воспользоваться?
Терзания… как мне это нравится! В такие моменты я даже понимаю деда — так приятно наблюдать процесс выбора между «да» и «нет», между разумом и эмоциями, между «хочу» и «надо»…
— Хорошо… — произнес он, наконец.
Я протянул руку. Он вздохнул и положил перстень на мою ладонь. Я спрятал его в карман, допил свой кофе и поднялся.
— И когда ты собираешься меня лечить? — он развернулся на своей коляске, преградив мне выход из кухни.
Я улыбнулся и щелкнул пальцами:
— Исполнено…